Ночные Снайперы
Стихи Д.А
Из книги "Дрянь"
Мне холодно вчера и будет завтра.
Немая безысходность в ритме боли на муравьиный шест венок лавровый нанизывает в такт.
И не вздохнуть. Актриса уронила запах тлена на лацканы своей последней роли.
Мужской пиджак и туфельки по крышам -как весело и славно падать вниз!
Мессир, побудьте магом! Вам возможно. Пусть тонок пульс и слезы дробью в горле.
Замусорен эфир. Я стекленею, но покидаю воздух не дыша.
А страхи ни к чему; бесплотны тени, бесплатны мысли.
Серебро реально. И верность свыше данного союза была быть может даже хороша.
Эшафот не сломался. Айсберг не утонул.
Отвратимость событий уже начинает пугать.
Мы не стали ближе,
впустив наших чувств абсолют в пустоту, как усталый сапог в тревожную гать.
Мы двигались медленно. Кадры сменяли дни. Череда откровений довольна была собой.
Ты любила, кого-то, когда-то, но где они -Было мне doesn't matter,
как тот, кто сейчас с тобой.
Я верил в те дни в необходимость руля, и вкус печали хранили губы твои.
Наш слаженный экипаж стартовал в сотый раз, и ты вышивала на флаге своем: 'Позови"
Мой дом еще спал, но уснули уже фонари. Воздушные тени ныряли в тепло простыней.
Раскрытая книга сметала страницы свои, как смешивал я череду пусто прожитых дней.
Закрытая дверь и соло бегущей воды. Пахучее варево цвета древесной коры.
Ботинка блестящий носок, платка белизна. Ключ в скважину,
шаг за порог - для новой игры.
Ты ехала в город в извилистом теле змеи. И сны обесцвечены были уютом купе.
А улей вокзала готовил плацдармы свои Для нового, данным судьбою, аутодафе.
Прогулка от дома к дому.
Молчать о тебе? Кричать?
Мерной чашечкой слова ты меня обвиняешь опять.
Мой ласковый Казанова, мы, верно, сошли с ума.
И в том, что случится скоро, виновата я буду сама.
А на плацу шалит ветер,
и ночь гуляет в висках,
а твой обман слишком светел,
как известь на каблуках.
Выдохнув воду из легких,
солью пропитанных, он прицепил себя к пирсу,
усталый и пресный. Солнечный Бог, испачкавший губы в неистовом
лунном сиянье, спину подставил звенящему льду одиночества.
На потеплевшей щеке бликами клетчатой
воздуха ткани пил он предел ощущений.
А после нырнул в поток золотой бесконечности
и взвыл, плато ладони изранив в танце метели.
В кругах на воде кувыркались медные линии ветреных рук,
оставшихся у изголовья ее силуэта,
в проем деревянный вписанный не красками, не пустотой и даже не кровью.
Настоянный купорос сочился меж стеклами и поводом был для ошибок, порой безразличных.
Бережно телу внимая в ритме бессонниц, горло немело, пытаясь держаться приличий.
И равенство дня с потолком,
а ночи с рассветом сковало свободу его цепями сомнений в неизмеримости чувств:
ни больше - ни меньше. Но он не дал себе
времени для суеты изменений".
Вот так бы мы жили. С тобой. Имея в запасе сорок семь лет,
оставшихся в общем кармане. К Небу ходили бы в гости
на крепкий тропический кофе, и земля, принимая бы нас,
пружинила под сапогами.
Здравствуй!
Я странствую также. И также всегда о тебе моих мыслей печаль.
Милая! Встретимся, верно.
Старайся в ту пору
видеть меня. Не звучание времени в песнях,
не дань вездесущей любви
к переменчивой моде...
Мои руки чисты. И ладони хранили тебя,
далеко находясь. И, тоскуя,
подушечки пальцев лениво ссыпали пески в море будущих льдов,
тревожа уснувших на дне. И я понял. Я именно понял, ни чуть не борясь с неизменным,
мне посланным родом, что люблю тебя, нежный мой друг, как прежде высокой и сильной тоской,
а залогом останется -
горечь ночей, и присутствие духа,
и слияние глаз, и разлука, что нам навсегда.
Подожди.
Я устала.
Твой шаг для меня слишком скор. Испещренный годами свой лоб
подставляю ветрам.
Мы стоим на мосту, как и те, что стреляли в упор по щекам,
по рукам, по сердцам, по безлюдным дворам. с
Я о чувствах. Я только о них. Мои пули - слова. Одиночество чудно во мне.
Я достаточна в нем. А тоска, что питала меня, оказалась мертва.
И не слушает нас, кто не знает, о чем мы поем.
Ах, как плавится сталь,
как становится золотом жесть.
Я люблю серебро, но к лигу тебе солнечный свет.
Шелк ночных облаков укрывает от всех твою честь.
Мы с тобою в кольце, даже если меня рядом нет.
Ночное
Мимо глаз летяг рыбы и птицы.
Мне душно и мутно,
Но кто сказал, что ночью нужно спать?
Ты возвращаешься и молчишь, так тихо!
Мы ходим и дышим.
Но кто сказал, что ночью нужно спать?
В углах моей комнаты пыль и покой.
Зимние песни, тайны кошки в подъезде. Но кто сказал, что ночью нужно спать?
Я жгу весну и осторожно
мысли пускаю вовне. Много улиц.
Как много мостов и солнца - красиво!
Но кто сказал, что ночью нужно спать?
Мы вместе входили в метро, мы были в реке. И ты никогда не возмешь мою руку в свою.
Но кто сказал, что ночью нужно спать?
На деревьях в этом году много плодов, И терпение вечно, когда ты желанен,
как Парк Динозавров. Но кто сказал, что ночью нужно спать?
Время идет. Я не хочу закрывать глаза! И мне интересно - будет ли теплой твоя рука,
когда ты закроешь их мне. Найди того, кто сказал, что ночью нужно спать.
Можно закрыть дверь, не сказав тебе "все".
Спуститься по лестнице, чувствуя каждый шаг.
Выйти на улицу и повести плечом. От существа свободы заноет сердце, а в такт
движению век вольется ночной рассвет в мое одиночество суммой случайных встреч.
Классики иногда слишком явно лгут, поэтому мало кто их способен беречь.
Но прохладно. Извне температура дна эммигрирует вглубь горячего "ты Казуистика, скажешь?
Родная, одна ты сумела себя отдать волшебству простоты.
Остается время, чтобы закрыть глаза. Лечь лицом на ладони свои (гак, увы, верней).
И вспомнить, как безупречно-тонка была шея ее в кольцах минувших дней.
Всхлип
В цепких объятиях Никого я засыпаю. И виду вокзал-рукопожатъе. Кивок головы.
Тропических черт знакомый овал. Но тебя лия звал, имя твердя. по проводам в дрейфе снегов?
Тебя ли я ждал? К тебе ли спешил, проклиная растянутость материков?
Начинаю скучать.
Увы! Мы. еще
с тобой не простились на ночи,
на долгие дни в обученьях наукам,
которые нам в перспективе не будут нужны.
Тело стареет, а ночи бесцельны,
я не имею в виду панацею.
Люди нацелены только в себя
и убивают, порой не любя.
Дело отнюдь не в подушечном рае.
Мне надоело играть в самурая,
я же ночами порой замерзаю.
А телефон - отвратительный хам.
По телефону уместно о жизни,
но дотянуться до тоненькой киста -
вах! Воздаем мы Отчизну - Отчизне.
Картонные люди - коронные сны. 1
Умным мыслям бывает не место.
С умными лицами (в частности) пресно
и обессоливать славное тесто -
что обездоливать верность собой.
Почти отболело, моя красивица.
Смотришь, молчишь, а под сердцем плавится,
может быть снова тебе понравится
на улицах ночью искать поезда.
Чтобы родиться- нужно умереть и,
гибкость положив на наковальню,
в смиренье траектории узреть зеленый дерн, обнявшийся с печалью.
Закрученные в узел виражи и насекомое, напившееся яду, дробят себя в цветные витражи,
в покое ветра находя отраду. А яблоко, упавшее к ногам, расколет сердцевины твердый знак,
и девочка внезапно закричит, услышав стон отстрелянных собак.
Здесь время диктует Броун,
а ночь некрепка фасадом.
На пыльном сукне спит муха, обнявшись со словом "crumbs".
А я распорола небо, чтоб не было очень сухо.
И в сгустке желаний плавал томил свои пальцы Брамс.
И лоб упирался в стекла, и змеи свивались клубками.
Я знаю, когда ты спиною, хотя и не в полный рост.
Песок - барабаном в воду. Наследник зреет стрелою.
И в смерти слоновой кости рождается матовый хвост.
Я могу уйти.
И это не будет пафос. Или просто желание выпить чашечку кофе в непарижском кафе, где кто-то
когда-то
на пол опрокинул пару глотков закипевшей брони для души, не успевшей окрепнуть
от ночи объятий аромата, увы, совсем не кофейного свойства.
Лучше быть коленкором, чем стыть от рукопожатий,
создавшего маслом картину в раме застывшей крови. Но пока я стою, вдыхая запахи дома,
и отчаянно морщусь от горечи отрешений,
оседает на связках щемящего имени слово.
И плачет пан-флейта от верности со-отношений
Старая женщина:
в холоде аудитории фразы
бессмысленно-умные. Вдруг тишина-грустно смотрит в окно.
Давно уже все смешалось.
И я лечу на карусели без крепления.
И ежесекундно жду
действия закона притяжения земли.
*****************
я опять ушёл. и не
потому
что стал с годами чрезмерно горд
или слаб что не позволяет рулю
срываться с обрыва речных озёр.
и не потому что куда-то спешил
и не потому что кого-то искал
просто вы не решались прийти
долго от этого слишком устал.
но-таки пришли и горло вперёд
рванулось сметая стены границ.
и опять был обманут я вашим огнём
спешащим к многоголосию лиц.
но за нежность губ которую пил
не доверяя впрочем словам
за невозможный взлёт тёмных бровей
я благодарен вам.
вы остались там забавлять себя
забродившим соком минувших лет.
а я вышел на улицу и вдохнул
тяжесть солнечных эполет.
1994
фильтр сгорает на
сильном ветру
медленней в холод быстрее в жару
и вероятность падения ниц
зависит от смены лиц.
тлеет бумага предавшись огню
как долгожданному судному дню
тело бумаги слито навек
с горечью пряных век.
пепел перед смертельным прыжком
назовёт возможно меня дураком
но трость моей молчаливой руки
сильнее ему вопреки.
дым невесомый тяжёл как топор
режет глаза его мягкий напор
и разноцветная времени ртуть
тщится понять что-нибудь.
чернеют лёгкие словом "курю"
готовят себя к табачному дню
засыпает гортань в предчувствии лет
пустым оставляя кисет.
1994
Ты
с видом побитой собаки по улице бешено мчалась.
задевала прохожих искусанными ушами.
головою упрямой мотала отчаянно-звонко.
и саднящие раны лизать на ходу успевала.
я
к тебе приближался стремительно как авиатор.
и уставшая шляпа моя всё пыталась обнять
подбородок.
подошвы ботинок скользили по влажному небу
измятой листвы в колючих осенних лужах.
мы столкнулись!
и ты неожиданно больно
прокусила мне руку когда я пытался погладить
твою нежную спину и капли разбуженной боли
обагрили асфальт зёрнами крошечных пятен.
1994
в цепких объятиях
никого я засыпаю.
и вижу вокзал: рукопожатье: кивок головы:
тропических черт знакомый овал.
но тебя ли я ждал имя твердя
по проводам в дрейфе снегов?
тебя ли я ждал к тебе ли спешил
проклиная растянутость материков?
1994
я могу уйти.
и это не будет пафос.
или просто желание
выпить чашечку кофе
в непарижском кафе
где кто-то
когда-то
на пол
опрокинул пару глотков
закипевшей брони
для души не успевшей окрепнуть
от ночи объятий
аромата увы совсем
не кофейного свойства
лучше быть коленкором
чем стыть от рукопожатий
создавшего маслом картину
в раме застывшей крови.
но пока я стою
вдыхая запахи дома.
и отчаянно морщусь
от горечи отрешений.
оседает на связках
щемящего имени слово.
и плачет пан-флейта
от верности со-отношений
1994
начинаю скучать. увы мы
ещё
с тобой не простились на ночи на долгие
дни в обученьях наукам которые
нам в перспективе не будут нужны.
тело стареет а ночи бесцельны.
я не имею ввиду панацею
люди нацелены только в себя
и убивают порой не любя.
дело отнюдь не в подушечном рае:
мне надоело играть в самурая.
я же ночами порой замерзаю
а телефон отвратительный хам.
по телефону уместно о жизни
но дотянуться до тоненькой кисти
вах! воздаём мы отчизну - отчизне
картонные люди коронные сны.
умным мыслям бывает не место
с умными лицами (в частности) пресно
и обессоливать славное тесто
что обездоливать верность собой.
почти отболело моя красавица
смотришь молчишь а под сердцем плавится
может быть снова тебе понравится
на улицах ночью встречать поезда.
1994
мне холодно вчера и
будет завтра.
немая безысходность в ритме боли
на муравьиный шест венок лавровый
нанизывает в такт и не вздохнуть.
актриса уронила запах тлена
на лацканы своей последней роли
мужской пиджак и туфельки по крышам
как весело и славно падать вниз.
мессир побудьте магом вам возможно.
пусть тонок пульс и слёзы дробью в горле
замусорен эфир я стекленею
но покидаю воздух не дыша.
а страхи ни к чему: бесплотны тени
бесплатны мысли серебро реально.
а верность свыше данному союзу
была быть может даже хороша.
1995
эшафот не сломался и
айсберг не утонул.
отвратимость событий уже начинает пугать.
мы не стали ближе впустив наших чувств абсолют
в пустоту как усталый сапог в тревожную гать.
мы двигались медленно. кадры сменяли дни.
череда откровений довольна была собой.
ты любила кого-то когда-то но где они
было мне doesn,t matter
как тот кто сейчас с тобой.
я верил в те дни в необходимость руля
и вкус печали хранили губы твои.
наш слаженный экипаж стартовал в сотый раз
и ты вышивала на флаге своём "позови".
мой дом ещё спал но уснули уже фонари.
воздушные тени ныряли в тепло простыней.
раскрытая книга смешала страницы свои
как смешивал я череду пустопрожитых дней.
закрытая дверь и соло бегущей воды.
пахучее варево цвета древесной коры.
ботинка блестящий носок платка белизна
ключ в скважину шаг за порог для новой игры.
ты ехала в город в извилистом теле змеи
и сны обесцвечены были уютом купе.
а улей вокзала готовил плацдармы свои
для нового данного богом аутодафе.
1995
подожди. я устала.
твой шаг для меня слишком скор.
испещрённый годами свой лоб
подставляю ветрам.
мы стоим на мосту как и те
что стреляли в упор
по щекам по рукам по сердцам
по безлюдным дворам.
я о чувствах. я только о них
мои пули слова.
одиночество чудно во мне
я достаточна в нём.
а тоска что питала меня
оказалась мертва.
и не слушает нас
кто не знает о чём мы поём.
ах как плавится сталь!
как становится золотом жесть!
я люблю серебро
но к лицу тебе солнечный цвет.
шёлк ночных облаков
укрывает от всех твою честь.
мы с тобою в кольце
даже если меня рядом нет.
1995
можно закрыть дверь не
сказав тебе "всё".
спуститься по лестнице чувствуя каждый шаг.
выйти на улицу и повести плечом:
от существа свободы заноет сердце а в такт
движению век вольётся ночной рассвет
в моё одиночество суммой случайных встреч.
классики иногда слишком явно лгут
поэтому мало кто их способен беречь.
но прохладно. извне температура дна
эмигрирует вглубь горячего "ты".
казуистика скажешь? родная, одна
ты сумела отдать себя волшебству простоты.
остаётся время чтобы закрыть глаза
лечь лицом на ладони свои (так увы верней)
и вспомнить как безупречно тонка была
шея её в кольцах минувших дней.
1995
No fun, no tears, no
death.
старая женщина:
в холоде аудитории
фразы бессмысленно-умные
вдруг тишина -
грустно смотрит в окно
1995
выдохнув воду из лёгких
солью пропитанных
он прицепил себя к пирсу усталый и пресный
солнечный бог испачкавший губы в неистовом
лунном сиянии спину подставил
звенящему льду одиночества.
на потеплевшей щеке бликами клетчатой
воздуха ткани пил он предел ощущений
а после нырнул в поток золотой бесконечности
и взвыл плато ладони изранив в танце метели.
в кругах на воде кувыркались медные линии
ветреных рук оставшихся у изголовья
её силуэта в проём деревянный вписанный
не красками не пустотой и даже не кровью.
настоянный купорос сочился меж стёклами
и поводом был для ошибок порой безразличных.
бережно телу внимая в ритме бессонниц
горло немело пытаясь держаться приличий.
и равенство дня с потолком а ночи с рассветом
сковало свободу его цепями сомнений
в неизмеримости чувств: не больше не меньше
но он не дал себе времени для суеты изменений.
вот так бы мы жили с тобой: имея в запасе
сорок семь лет оставшихся в общем кармане.
к небу ходили бы в гости на крепкий тропический кофе
и земля принимая бы нас пружинила под сапогами.
1995
здесь время диктует
Броун.
а ночь не крепка фасадом.
на пыльном сукне спит муха
обнявшись со словом "crumbs".
а я распорола небо
чтоб не было очень сухо.
и в сгустке желаний плавал
томил свои пальцы Брамс.
и лоб упирался в стёкла.
и змеи свивались клубками.
я знаю когда ты спиною
хотя и не в полный рост.
песок барабаном в воду.
наследник зреет стрелою.
и в смерти слоновой кости
рождается матовый хвост.
1995
мимо глаз летят рыбы и
птицы
мне душно и мутно
кто сказал что ночью нужно спать?
ты возвращаешься и
молчишь, так тихо!
мы ходим и дышим
кто сказал что ночью нужно спать?
в углах моей комнаты
пыль и покой.
зимние песни. тайны кошки в подъезде
но кто сказал что ночью нужно спать?
я жду весну и осторожно
мысли пускаю вовне.
много улиц
как много мостов и солнца - красиво!
кто сказал что ночью нужно спать?
мы вместе входили в
метро. мы были в реке.
и ты никогда не возьмёшь мою руку в свою.
но кто сказал что ночью нужно спать?
на деревьях в этом году
много плодов.
и терпение вечно когда ты желанен
как парк динозавров.
но кто сказал что ночью нужно спать?
время идёт. я не хочу
закрывать глаза!
и мне интересно будет ли тёплой твоя рука
когда ты закроешь их мне.
найди того кто сказал что ночью нужно спать.
1996
подари мне розу ветров.
белую белую белую розу ветров.
мы попробуем вместе с тобой.
только вместе и только вместе с тобой.
я не умею ждать но я научусь.
я разучилась верить.
но ты не оставишь меня.
ты не оставишь.
палуба
волны
солёные брызги за ворот
солнца прыжок в горизонт
ты:
это восток.
подари мне розу ветров.
красную красную красную розу ветров.
наш этаж будет пятым а может восьмым.
и метрдотель уже знает по именам.
нас по именам.
танец
смело
нежный не бойся
прекрасней не будет
чем ты:
запада тайны.
подари мне розу ветров.
желтую жёлтую жёлтую розу ветров.
шуршит песок
утопают следы
я знаю что будет когда ты уйдёшь
дожди
дожди
дожди
дожди
дожди:
южный форпост.
подари мне розу ветров.
чёрную чёрную чёрную розу в углях.
смеются ломаются стебли цветов
мой пульс спокоен и тих.
ты в следущий раз родишься
ты именно здесь:
наш север forever.
1998
давно уже всё
смешалось:
и я лечу на карусели без крепления
и ежесекундно жду
действия
закона
притяжения
земли
1995
дорогая не Пушкин ты
к сожалению - точно.
рисуй картины стихи прозу.
выкинь computer. тщательно - почерк.
проверяй глаза на цвет.
завивай пряди.
и няню зови Ариной.
посещай бары. проставляйся не глядя.
ложись на рассвете.
до пальцев сжигай папиросу.
внимание! - древо
а вдруг найдёшь отголоски
походов прапра?
за окном Лас-Вегас:
лето: июнь: жара.
похожа в одном:
не умеешь в мишени.
пойду купаться. пиво из кружки.
зайду в тир.
прицелюсь.
и опущу ружьё -
внезапно придёт:
от вчерашних решений
осталось "всегда
всегда быть готовым" -
прицелюсь ба-бахну
и козлик подпрыгнет!
а дома ждёт Белкин
спит кошка
и ярко горит звезда.
2000
в час когда шаверма
теряет вкус
в час когда больше не лезет пиво
в час когда анекдотам не весело
в час когда джинсы в пятнах от водки
в час когда свитер шманит табаком как бешеный
в час когда лица друзей - плоские блинчики
я шатаясь подхожу к окну
аккуратно отдёргиваю сизые занавески
а там внизу стоишь ты
и также как раньше так и сейчас
ты любишь меня.
и я не прощаюсь: никто не заметит
и я спотыкаюсь на гадких ступенях
ты целуешь меня и мы уже дома
и я утыкаюсь тебе в подмышку и засыпаю
счастливый. занавес.
2000
холодным и мокрым
вечером
языком прижимаюсь к железу.
чтобы молчать - нужно много видеть.
чтобы молчать - нужно просто держаться.
больше не улыбаюсь
больше не улыбаюсь
я больше не улыбаюсь:
смеюсь обо всём громко.
но свет продолжает падать
а я продолжаю ловить.
2000
вверх
так - вверх вверх
так
глубоко
внизу
пусть пусть пусть я ломаю стрелы из этих
голосов ибо не существует ничего кроме
голосов и стрел.
наступит день когда они придут к нам с тобой
и никто не скажет что мы "едем" "гоним"
будет вот так, вот так!!!
и можно захлёбываться в своей глотке своим же
горлом
и промелькнувшее слово "teacher" уступит слову
"darling"
и орать и стонать от боли покинутого и поймут
и умрут вместе
главное honestly! всё можно только honestly like
a crystal.
я утону в себе.
а когда идёт дождь - всё умывают капли
блестят волосы виски теплы щёки мокры
а губы горячи do you love me?
они берут осторожными
руками твоё солнечное
сплетение и расплетают его.
ничего что ты не умеешь говорить им своё
пересохшее "спасибо"
просто незнаешь как это по-другому do you love me?
камни летят вниз с горы:
один ударит меня под лопатку
другой пролетит в мм мимо затылка.
вырастут крылья но я буду молчать потому что
do you love me?
и по восходящим прямым
пунктирного цвета
неизъяснимо в молчании без дома без обуви
без воды в карманах
вот опять так обнимаю запястья
- do you love me.
do you love me?
1994
Стихи из книги "Патронташ", автор Светлана Сурганова.
про радугу и гамму
нота «до» пахнет розой
у неё красный цвет
а живёт она в мулате.
нота «ре» оранжевого цвета
она живёт в забавном месте—свадхе.
нота «ми» от мимозы
жёлтая такая
поселилась у раипищеторга
у всеведущей маниггуры.
нота «фа» из леса
взяла все оттенки зелёного цвета
и поёт свои песни анахате.
нота «соль» от волны
морской солёной голубой
у неё есть друг вашудха.
нота «ля» лялякает по вечерам
с синевою небосклона
у неё есть аджна.
нота «си» так высока
что вся сиреневого цвета
будто вляпалась куда—то
но у неё большие связи
ейный друг сам сахасрара.
ну вот собственно и всё...
1990
смольный собор
в разорённом гнезде кричит вороньё
на крышу мою спустилась ночь
дождь смыл слезы мои
ласкал ветер меня
к решетчатым окнам лазури
стен божества к золоту крестов
к стону ветра на колокольнях
я иду...
1990
стихи человека который в конце концов повесился
напьюсь
ключевой воды из ручья
утоплюсь
в волнах солнечного света
приколюсь
сосновой иголочкой к старому пню
отрублюсь
под звуки птичьего пения
обожгусь
от раскалённого на солнце камня
и повисну
на красной ниточке радуги
под солнцем...
1990
сколько сказано слов
сколько сказано слов
сколько выпито снов
о тебе мой друг о тебе
мой беззвучный упрёк
в том что ты одинок
я оставлю в блокноте себе
твоя скованность рук
моя сомкнутость губ
нам отпущены были в срок
время шло время жгло
но теперь отлегло
не волнует сюжет бытия
ни игра ни слеза
ни шекспировский слог
ни речь ни доступность твоя
отлегло...
1990
ломтик луны
ломтик луны
укутанный серой ватой ночных облаков
как нечто несвойственное этому миру
глядит потусторонним светом в меня
как скажи она здесь?
зачем и откуда?
ведь свет
так несвойственный этому миру
всё-таки есть
пусть даже он лунный
а значит холодный
так ведь и ты себя называешь луной
лунное притяжение
а может это звёзды
или украшение чёрного бескрайнего бессмысленного
украшение? или попытка придать смысл?
всё встанет на свои места когда тучи скроют луну
выключится на кухне свет и мы ляжем спать...
1991
эту женщину
эту женщину
без имени и возраста
полюбил я
прости меня Господи!
если бы было как прежде
врозь
если бы не было так
всерьёз.
эту женщину
в чёрном кафтане
с золотыми как нимб
волосами
в серебряной
тонкой оправе
очков
со стремительным почерком
снов
1993
горячее горло
горячее горло
на влажной траве остывшие угли
темнеет твой профиль
набросок чёрного герба
в чьих—то глазах я
не лучше бездарного клерка
пытающегося растопить последний ледник
черновиками писем.
1994
разлила гололёд
разлила гололёд весна по дорогам
держась друг за друга
мы балансируем
как канатоходцы
периодически
поднимая свои тела
и ставя их снова
на ноги.
сегодня ночью
на одной из тысяч кроватей
этого города
кто—то умер...
было сказано и выпито столько
что собрав всё это вместе
можно было бы затопить город
а я захлёбываясь от дыма
рвалась к твоему глотку
к твоим ресницам
и векам.
ты так тонка
что иногда мне становится страшно
брать тебя на руки
твоё хрупкое хрустально—упругое тельце
было с другим.
а по прошествии этого кошмара
мы сидели на кухне и курили
как будто ничего не произошло
не задумываясь о том что
сегодня ночью
на одной из тысяч кроватей
этого города
кто—то умер...
1994
самое страшное
самое страшное для меня в этом городе
возвращаться домой когда тебя там нет.
я мечусь между чайником и уличным фонарём
жадно впитываю пожираю зрачками
тёмные силуэты глядя в окно
опять не ты...не твоя походка не твоё пальто
уже поздно
если ты вернешься то всяко уже не на автобусе.
и теперь я превратилась в слух:
шуршат шины подъезжающих машин
не до...пере...— опять не ты.
снова курю: совсем темно
фары как ночные светлячки
кормят меня надеждой
только бы ничего не случилось!
как долго...как долго...
но вот награда!
я открываю дверь -
ты...
как долго...
1994
круг
я знаю
мы наверняка
с тобой расстанемся
так просто
без мотовства
и без погоста
расстанемся
ну а пока
люби меня!
за то что я
а не другой
за то что
бледный и худой
рассеянно
распахнут дням
за то что глуп
не по годам
за то что преданность
как бич
(её бы вымыть и подстричь)
во мне
рождённая тобой
р—р-рычит
как пёс сторожевой
за то что всё
к твоим ногам
могу и больше
но не дам
не унесёшь
боюсь устанешь
в углу тряпьём
лежать оставишь
за жемчуг слов
в моих зубах
за звон
разорванных рубах
во время танцев
рук во тьме
за то что
не был на войне
за жидкость
что в тебя текла
за хрупкость
моего стекла...
квадраты комнат растянулись
в круг монотонности годов
вокзал... перрон... не обернулась
ты хочешь новых городов
я знаю
мы наверняка
с тобою встретимся
так просто
без рукопожатия
и тоста
встретимся
ну а пока
я жду тебя!
1994
невстреча
успокойся, пусть будет всё как есть.
нажми на кнопку «стоп»
и выслушай меня живьём.
предсессионный делирий
укрепляет дружбу
блокнота с карандашом.
отпечатком когда—то
и где—то услышанных фраз
ляжет на струны всё та же суть:
мы не виделись вечность.
расскажи
как жилось тебе
в обклеенных обоями стенах
под небом белил
под солнцем люстры?
чьи окна ласкали твой взгляд?
и всё-таки
кто из нас тогда оказался прав?
тот кто оберегал другого
от светских речей
не утомляя ни словом ни телом
не зажигая под вечер свечей?
или марающий мелом
асфальт под окном
и солнечным ветром
звенящий о том
что скоро погасят на улицах свет
время гулять почему бы и нет?
скажи
как жилось тебе
воздух хватая ртом
не касаясь перил
дырявя вены с верою в то что завтра где—то за гранью полей ты сможешь успеть
и вернуться к ней? но тщетны попытки сделать полёт из паденья когда на
завтрак тебя поджидает варенье.
1996
балансирует день
балансирует день
на тонкой ниточке
с названием жизнь
цепляя своей макушкой
шершавые облака.
дождь кончился.
в звуках ночи теперь
различимы наши с тобой голоса.
дыхание синхронное с тактом
стрелки бегущей по кругу
усиливает притяжение тел к друг другу.
балансирует день
едва справляясь
с тяжестью снов.
мы были бы вместе
но никто не хотел рвать на себе оков.
никто не посмел
нарушить стройный порядок дел.
каждый дрожал над неприкосновенностью тел.
уверенность в том
что стойкость свойственна
только камням
упростила сюжет мелодрамы.
а мы каждый раз хотим доказать
что нет безупречней гаммы
разбросанной в наших цветах.
но то что было доказано
мною помногу раз
мне этой ночью
предъявило отказ.
1994
стихийные стихи
*** ***
мы рождены провоцировать любовь
*** *** ***
совместная жизнь - это 90% терпения остальные (200%) — любовь
* * * *** ***
любовь — это встреча с самим собой
* * * * * * ***
поэт — это увеличительное стекло ну что тут ещё добавить?
* * * * * * ***
японцы — дети человечества с незамутненным
сознанием
как никто различающие двета и ароматы
как никто восхваляющие горы
почитающие традиции и предков
как нам до них далеко!
*** *** ***
когда тебе уже не нужно подобие себя самого
и ты не ищешь в других недостающего в себе
— это признаки зрелости
* * * *** ***
максимум того что человек может обрести за свою жизнь — самого себя
* * * *** ***
с возрастом на днях рождениях требуется всё больше и больше алкоголя
чтобы впасть в детство
или вспомнить непосредственность
в пикассовские красно—желтые рукава одеты мои дороги
всё сводится к четырёхмерному пространству
систолы
кто выкрал меня
у меня же
и оставил
голой
ненужной и грустной
хочу собрать себя по каплям
превратиться в лужу
но иссушили меня
твои лучи
остался один путь —
к звёздам
холодным и далёким
счастливым безотносительно.
*** *** ***
любовь начинается там где заканчиваются иллюзии
* * * * * * ***
(прощание с тарой)
я выпила джин—тоник «черчель».
бутылочку поставила на выходе у эскалатора
в газетную кювету.
рядом на полу отдыхала жестяная родственница
тоже тара.
прощайте мысленно сказала я им
как говорят всем умершим.
и вышла на невский.
*** *** ***
что-то случилось со мной:
этой ночью
мне приснилась дочь.
во сне я удивлялась
почему так не ласкова с ней.
с рассветом я поняла
моей дочерью была я сама.
может это знак?
может это закон?
наверное, наступает момент
когда женщина начинает тосковать
по нерождённому дитя.
наступает пора возвращаться.
* * * * * * * * *
я не отпускаю тебя.
если с тобой что-нибудь случится
-это значит что бог забирает к себе сразу двоих.
* * * *** * * *
я превращаюсь в черепаху.
обрастаю коростой в девять метров.
мой мотылёк выбился из сил.
мой лев превратился в толстую ленивую кошку,
мой ребёнок стал седым,
когда-нибудь всё это закончится.
а из кокона выйдет на свет чудесное существо.
мы будем жить с тобой как два великана на острове.
мы будем видеть всё и все будут видеть нас.
и никто не посмеет сказать нам что мы некрасивы.
* * * * * * ***
за этот год ушёл я
и не вернулся прежним.
теперь я вижу из окон
серебряный дождь
где каждое утро кто—то
уже умеет любить.
свет звезды
укладывает их спать.
а я остаюсь у окна
ждать твои руки.
мне дано небо
чтобы говорить с тобой.
ещё есть время
сказать и поверить
что любовь просто уходит
за угол соседних домов.
она не любит стоять на мостовых
она забирает наши следы
на память.
а много лет спустя
мы удивляемся
как оказались здесь.
* * * * * * * * *
доброго солнца тебе родная!
кто знает что будет завтра?
и какими ливнями затопит нас?
с кем и где мы найдём подобие счастья?
но пока мы живы мы рядом.
ликуют подошвы
предвкушая отрыв
на следующей — выход
моя любовь к тебе —
тюльпаны в декабре
мой солнечный брат.
замирает сердце в полёте к тебе.
ароматы и звуки трав
и бесконечное чёрное небо.
дорога, шуршание шин.
я люблю тебя
мой солнечный господин.
улыбкой ручья
вздохом тумана
ты проникаешь в меня
первым лучом.
я рожу тебе сына
вам не будет одиноко
когда не станет меня
мой солнечный блуд!
* * * *** ***
и вот мается мается мается
моя девочка ночью безлунною
по дорогам холодного города от меня убегая глупая
* * * * * * * * *
прозрачная угроза сотнями штыков
свисает с кромки крыш.
а на балконах хрусталём
сверкают «домские органы»
весна и их не пощадит,
растопит ноты на асфальт
и заберёт к себе подарит птицам,
а я опять пойду гулять пешком
и полной грудью вдоха
с собою унесу прекрасные минуты.
*** *** ***
тихим облаком
не причёсанным
не угаданным
я лечу к тебе.
за туманами
небу дышится
звёзды падают
в рукава ко мне.
солнце бьёт поклон
горизонту лет
лето катится
к рыжей осени.
белым камнем боль
оставляет ночь
заметает след
свой серебряный,
колесо катит
в поле зреет рожь
бог пасёт того
кто в пути к нему.
ну а мне держать
крылья прятать в плащ
и молчать как дуб
на холме своём.
*** *** ***
cкользким телом змеи
сквозь пальцы льётся время.
значит ли что я узнаю сколько?
и чтобы не сокрушаться
до саморазрушения
иду гулять по липовым аллеям.
как много в себе хранят они!
сколь многих!
меня не огорчит последняя весна:
всё движется по кругу.
* * * * * * ***
иду кратчайшим путем.
закрываю глаза и вижу:
как опускается горизонт
как в спину кричат тебе чайки.
солнце готовится сузить зрачки
а небо - обнять твои плечи.
рассвет
** * *** ***
на берегу озера
в аромате июньских трав
когда солнце нехотя
садилось за горизонт
мы дали отдых своим скакунам.
время охотится на наши минуты.
мы ждём как ждут наводнения
и наступления холодов разлуки.
печальней и задумчивей становишься ты.
молчаливее я.
крепче объятия.
мы будем сокращать время
ожидания встречи
строчками писем.
целую воздух которым дышишь ты
*** *** ***
на перекрёстке светофор
надел хрустальный капюшон
я глядя на него через прозрачное стекло
любуюсь сменой цвета
*** *** ***
с размеренностью маятника Фуко
он подошёл к знакомой двери
и прошершавил мелом:
«не жди меня завтра
я случился сегодня»
1999
Из книги "Дрянь", автор Светлана Сурганова
Горячее горло.
На влажной траве остывшие угли...
Темнеет твой профиль -набросок черного герба.
В чьих-то глазах я -не лучше бездарного клерка,
пытающегося растопить последний ледник черновиками писем.
Разлила гололед весна по дорогам.
Держась друг за друга,
мы балансируем,
как канатоходцы,
периодически поднимая свои тела
и ставя их снова
на ноги. Сегодня ночью
на одной из тысяч кроватей этого города
кто-то умер... Было сказано и выпито столько, что собрав все это вместе,
можно было бы затопить город. А я, захлебываясь от дыма,
рвалась к твоему глотку, к твоим ресницам и векам.
Ты так тонка, что иногда мне становится страшно
брать тебя на руки. Твое хрупкое, хрустально-упругое тельце было с другим.
А по прошествии этого кошмара
мы сидели на кухне и курили,
как-будто ничего не произошло, не задумываясь о том,
что сегодня ночью на одной из тысяч кроватей этого города
кто-то умер...
Ломтик луны,
укутанный серой ватой ночных облаков, как нечто несвойственное этому миру,
глядит потусторонним светом в мет. Как, скажи, она здесь? Зачем и откуда?
Ведь свет, так несвойственный этому миру,
все-таки есть. Пусть даже он лунный,
а значит, холодный.
Так ведь и ты себя называешь Луной... Лунное притяжение...
А, может, это звезды?
Или украшение черного, бескрайнего,
бессмысленного?
Украшение? Или попытка придать смысл? Все встанет на свои места,
когда тучи скроют Луну, выключится на кухне свет
и мы ляжем спать...
Самое страшное для меня в этом городе -
возвращаться домой, когда тебя там нет. Я мечусь между чайником
и уличным фонарем, жадно впитываю, пожираю зрачками
темные силуэты,
глядя в окно. Опять не ты... не твоя походка, не твое пальто.
Уже поздно. Если ты вернешься, то всяко уже не на автобусе.
И теперь я превратилась в слух.
Шуршат шины
подъезжающих машин:
не до... пере... - опять не ты. Снова курю. Совсем темно.
Фары, как ночные светлячки кормят меня надеждой. Только бы ничего не случилось!
Как долго... как долго... Но вот награда! Я открываю дверь -
Ты...
Как долго...
Год, смоченный слезой,
слюдой покрыл каменья слов.
Милая, как ни придумывай,
мы, все-таки, врозь.
Любимая, ты по-прежнему там...
И я, говорящий, TO) мне не нужно слов,
прошу: - Говори, и как можно нежней...-
Но можно ли нежней, чем так,
как говорила ты, когда я подытоживал прожитость года?
Эту женщину
без имени и возраста
полюбил я -
прости меня, Господи! Если бы было, как прежде -
врозь! Если бы не было так
всерьез!
Эту женщину
в черном кафтане, с золотыми,
как нимб волосами, в серебряной
тонкой оправе очков, со стремительным
почерком снов...
Смольный собор
В разоренном гнезде
кричит воронье. На крылу мою
спустилась ночь.
Дождь смыл слезы мои,
ласкал ветер меня. К решетчатым окнам лазури стен божества,
к золоту крестов, к стону ветра на колокольнях
я иду...
Круг
Я знаю
мы наверняка
с тобой расстанемся. Так просто -
без мотовства
и без погоста. Расстанемся,
ну, а пока -
люби меня! За то, что я, а не другой. За то, что бледный и худой,
рассеянно распахнут дням, за то, что глуп не по годам, за то,
что преданность, как бич, (ее бы вымыть и подстричь), во мне, рожденная тобой,
р-р-рычит, как пес сторожевой. За то, что все к твоим ногам,
Moãó и больше, но не дам, не унесешь, боюсь, устанешь, в углу тряпьем лежать оставишь,
за жемчуг слов в моих зубах, за звон разорванных рубах
во время танцев рук во тьме, за то, что не был на войне, за жидкость,
что в тебе текла, за хрупкость моего стекла...
Квадраты комнат растянулись
в круг монотонности годов...
Вокзал, перрон... не обернулась, ты хочешь новых городов.
Я знаю
мы наверняка
с тобою встретимся. Так просто -
без рукопожатия
и тоста. Встретимся, ну, а пока я жду тебя!
Стихи человека,
который в конце концов
повесился.
Напьюсь
ключевой воды из ручья. Утоплюсь
в волнах солнечного света. Приколюсь
сосновой иголочкой к старому пню. Отрублюсь
под звуки птичьего пения. Обожгусь
от раскаленного на солнце камня и повисну
на красной ниточке радуги
под солнцем...
Балансирует день на тонкой ниточке с названием жизнь,
цепляя своей макушкой шершавые облака.
Дождь кончился. В звуках ночи теперь различимы наши с тобой голоса.
Дыхание, синхронное с тактом стрелки, бегущей по кругу, усиливает притяжение
тел друг к другу.
Балансирует день, едва справляясь с тяжестью снов.
Мы были бы вместе, но никто не хотел рвать на себе оков,
никто не посмел
нарушить стройный порядок дел,
каждый дрожал
над неприкосновенностью тел.
Уверенность в том, что стойкость свойственна
только камням,
упростила сюжет мелодрамы.
А мы каждый раз хотим доказать, что нет безупречной гаммы, разбросанной в наших цветах.
Но то, что было доказано мною по многу раз, мне этой ночью предъявило отказ.
Сколько сказано слов,
сколько выпито снов о тебе, мой друг, о тебе.
Мой беззвучный упрек
в том, что ты одинок,
я оставлю в блокноте себе.
Твоя скованность рук,
моя сомкнутость губ нам отпущены были в срок.
Время шло, время жгло, но теперь отлегло,
не волнует сюжет бытия,
ни игра, ни слеза,
ни шекспировский слог,
ни речь, ни доступность твоя.
Отлегло...
Невстреча
Успокойся, пусть будет все как есть. Нажми на кнопку "стоп" и выслушай меня живьем.
Предсессионный делирий укрепляет дружбу блокнота с карандашом.
Отпечатком когда-то и где-то услышанных фраз ляжет на струны все та же суть:
мы не виделись вечность.
Расскажи,
как жилось тебе
в обклеянных обоями стенах,
под неб ом белил,
под солнцем люстры,
чьи окна ласкали твой взгляд?
И все-таки
кто из нас тогда оказался прав:
тот, кто оберегал другого от светских речей, не утомляя ни словом,
ни телом, не зажигая под вечер свечей,
или мараюший мелом
асфальт под окном
и солнечным ветром,
звенящий о том,
что скоро погасят на улицах свет -
время гулять, почему бы и нет?
Скажи,
как жилось тебе,
хватая воздух ртом,
не касаясь перил,
дырявя вены с верою в то,
что завтра где-то
за гранью полей
ты сможешь успеть
и вернуться к ней...
Но тщетны попытки
сделать полет из паденья,
когда на завтрак тебя
поджидает варенье.